Азамат Ибраев

Недавние события в Мактааральском районе ЮКО лишний раз доказывают, насколько хрупко и непрочно в нашей стране так называемое межнациональное согласие. По мнению экспертов, в подобных столкновениях виноваты не бытовые проблемы, не случайные криминальные инциденты и даже не напряженность между этносами, а сугубо социально-экономические факторы. Политолог Данияр Ашимбаев и социолог Гульмира Илеуова уверены, что предпосылками для конфликтов служат низкий уровень жизни и коррумпированность с одной стороны, и неумение властей выстраивать системную идеологию – с другой.

Корр.: – Напомним, что в конце июля жителей Мактааральского района разозлило известие о том, что юноша-таджик якобы изнасиловал казахского ребенка. В дальнейшем факт изнасилования не подтвердился, но произошло несколько погромов, пострадали люди. Что, на ваш взгляд, творится в Южно-Казахстанской области? Что вообще дестабилизирует межнациональные отношения в РК?

Гульмира Илеуова (Г.И.): – Прежде всего, не межнациональные отношения, а межэтнические. Нация, народ Казахстана – это явление в нашей стране еще только формируется, создание нации впереди. Соответственно, термин "межнациональный" применять некорректно, как мне кажется, именно с научно-методологической точки зрения. Основная проблема здесь связана с тем, что межэтнические отношения, соответственно, конфликты в этой среде рассматривают не в социально-экономической плоскости, как в большинстве стран мира, а в политической. Достаточно давно все грани соприкосновения этносов, в том числе, стабильность и согласие, были отнесены к идеологическому конструкту, что автоматически перенесло их в сферу политики. В норме при любых исследованиях межэтнический климат должен рассматриваться наряду с реакцией населения на цены, тарифы, уровень образования, преступность и т.д. У нас же этносы исследовались в политических графах опросов, так же как и межконфессиональные вопросы. Изначально, до определенного момента такая практика не приносила особых неудобств. Однако когда межэтнические отношения стали обостряться их политическая контекстность, опять же, автоматически привела к замалчиванию данной проблемы. Так конфликты на социально-экономической почве, происходящие между какими-то группами населения, не несут угрозу нашей замечательной стабильности, и потому рассматриваются и решаются открыто. Сейчас же вопросы взаимоотношений этносов тесно увязаны с политикой, идеологией, приносят с собой мировоззренческие опасности. В результате такой фактор работает против себя же.

То есть, если оспаривать, переосмысливать конструкцию "этнического согласия", которая в идеологическом плане буквально "наше все", если видеть в ней несоответствия, значит, надо что-то в ней менять. Значит, она не работает, нужно пересматривать подходы и методы. Этого делать не хочется, поэтому идут по линии замалчивания, преподнесения как бытового конфликта. В настоящий момент, думаю, мы наблюдаем, как агонизирует конструкция переноса проблематики из одной сферы в другую.

Корр.: – То есть, если разматывать логическую цепочку, то в Мактааральском районе, как и в других местах, где сохраняется межэтническая напряженность, столкновения происходят, по сути, в сфере социально-экономических отношений?

Г.И.: – Приведу пример. Буквально на днях я читала лекцию в аудитории, состоящей из экспертов, магистров, студентов – словом, публики достаточно интеллектуальной. Речь зашла, в частности, о межэтнических проблемах в ЮКО и других регионах. Я обратила внимание на то, что чуть ли не повсеместно спусковым крючком является "факт" насилия. Когда мальчик или юноша, не принадлежащий к казахскому этносу, насилует или покушается на изнасилование ребенка, чаще девочки-казашки. Я отметила, что, безусловно, подобное известие становится настолько ужасным, преступным, аморальным, что мгновенно мобилизует обе стороны на конфликт. Соответственно, одна – казахская сторона, нападает, другая защищается, поскольку ей ничего другого и не остается. Причем происходит все стремительно. Я выразила удивление: неужели у нас на Юге (обычно конфликты характерны для южных областей) такая высокая концентрация педофилов и сексуальных извращенев? И предположила, что, возможно, сам "факт" насилия просто используется как заведомо очень конфликтный повод, а истинные причины столкновения совершенно в другом. В перерыве ко мне подошла девушка-магистр, отметим ее степень. Заявив, что она родом из Мактааральского района, девушка в довольно агрессивной форме выразила несогласие с моими словами. "Вы знаете, как эти таджики с нами разговаривают? Они говорят: "у меня деньги есть, я пойду и любую проблему решу". Они нам надоели. Они говорят, что всех купят, потому что у них есть деньги". Вот аргументы этой образованной девушки-казашки, причем к якобы изнасилованию ребенка они никакого отношения не имеют, и ей было глубоко безразлично, состоялось преступление или парня-таджика оговорили.

Корр.: – Есть основания считать, что оговорили намерено?

Г.И.: – У меня ощущение, что эта причина, повод для конфликта – настолько вопиющий и ужасный – чисто сконструированный. А настоящие причины в социально-экономическом расслоении, недовольстве "богатством и влиянием" соседей, так мне кажется. Такое отношение широко распространяется, прежде всего, конечно, среди представителей казахского этноса. Причем даже не уровень – предполагаемый! – жизни таджиков здесь первопричина. Это недовольство результатами социально-экономических реформ всего нового периода, плюс земельный вопрос, плюс перенаселенность определенных районов. (По официальным данным, в ЮКО проживает до 34 тысяч таджиков, в некоторых селах их численность достигает полвины и более, в Мактааральской районе живет 18 тысяч таджиков, что составляет 6% населения – ред.) Девушка-магистр в итоге заявила: "Пусть их выселяют".

Данияр Ашимбаев (Д.А.): – Повод для большинства последних конфликтов достаточно спонтанный: бытовая драка, детская драка, изнасилование. Тема межэтнических или межнациональных конфликтов – я думаю, дело не в названии – настолько табуирована, что по ней не ведется серьезной профилактической работы. У нас есть набор определенных тезисов и лозунгов: согласие, стабильность, пять реформ, сто шагов. Но это именно лозунги, не имеющие под собой реального выражения – ну, кроме как транспарантами помахать. За нашей так называемой идеологией не стоит никакого инструментария, никакой научно-философской или практической базы. Многие понятия штампово перешли из советской идеологии, но если тогда они были настоящим инструментарием, то у нас превратились в надписи на плакатах.

Корр.: – Не говоря уже о том, что кардинально сменился, так сказать, "фон эпохи"?

Д.А.: – Да, мы, в частности, постоянно говорим о том, что сменился этнический состав населения. Число казахов растет, произошел и происходит отток неказахского населения, между прочим, и части казахского тоже. Уезжают носители городской культуры, а новое городское население не столько адаптируется, сколько адаптирует город под себя.

Г.И.: – Резко вырос уровень рождаемости, например, среди узбеков, таджиков, уйгуров. И среди казахов тоже, но в меньшей степени.

Д.А.: – Совершенно верно. Изменились демографические и миграционные факторы. Появилось пятьсот-шестьсот тысяч гастарбайтеров, миллион оралманов. И если приезжие из Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркмении имели запас советского воспитания и образования, то приехавшие из Монголии и Китая его не имеют. Кроме того, и это очень важно – население стремительно молодеет. Опыт советской этнополитики, построенный не столько на табуировании, сколько на сочетании методов кнута и пряника, на воспитании и образовании, создававший определенную "подушку этнобезопасности", к новым поколениям уже не применим. Современная молодежь не имеет опыта в условиях советской системы, и на выходе мы получаем совершенно иную этническую картину. Которую пытаются "рисовать" и исправлять прежними методами. Появилась новая реальность, практически полностью не исследованная. Нынешнему межэтническому взаимодействию не свойственен уровень, так скажем, политкорректности, присущий советскому обществу. Прибавьте сюда фактор этнической преступности. В условиях роста населения, и не самого успешного экономического развития, а даже в самые изобильные годы густонаселенные области были депрессивными, соответственно формируется система "свой-чужой". Складывается стиль "анклавного мышления". В таком контексте люди держатся за "своих", то есть за представителей своей этнической группы. Это касается и бизнеса, прежде всего, теневого бизнеса, и секторов занятости. Учитывая уровень коррумпированности государственного аппарата, понятно, что более успешные группы могут покупать, так скажем, лояльность силовиков, акиматов, различных инспекторов и т.д. Естественно, подобное положение вызывает озлобление масс, причем никакой воспитательной работы, и в сфере межнациональных отношений, и в целом не ведется. Не формируются политически корректные формы поведения той или иной этнической группы.

Корр.: – Коррумпированность при этом так же не пресекается.

Д.А.: – Коррупцию мы вообще здесь трогать не будем, иначе утонем.

Г.И.: – Я просто хочу подчеркнуть, что негативные экономические факторы, создание в экономике непрозрачных "серых" зон, в которых возникают неформальные отношения, серьезно влияют на этноконфликты. И да, как сказал Данияр, - этнопреступность. Причем я ни в коем случае не хочу сказать, что некоторым этносам криминальное поведение свойственно больше или меньше. "Серые" зоны формируются на базе реализуемой экономической модели, и именно она является первопричиной. Приведу еще живой пример. Эксперт Нуртай Мустафаев несколько лет назад проводил исследование в одном из районов компактного проживания уйгуров, где было сильное недовольство казахов. Казахи сдавали мясо на базар, а все места на базаре занимали уйгуры, и они, по словам местных, занижали цены на прием товара. Соответственно, казахи не могли продать мясо по адекватной стоимости, и внутри населения зрело напряжение. Я бы не удивилась, если бы оно вылилось в очередной "педофильский" скандал. Местные казахи считали, что налицо дискриминация, однако все руководство этого района было поголовно казахской национальности. То есть якобы уйгуры решали свои дела в акимате с помощью тех самых коррупционных схем.

Д.А.: – Этнократическое руководство страны выработало непрозрачную коррумпированную систему, которой легко пользуются консолидированные этнические группы, решая свои экономические задачи. Это не выступление против этнического большинства, это просто теневой бизнес. В таких условиях большинство, которое свои проблемы решить не может, чувствует себя ущемленным. И направляет свой гнев не против конкретного чиновника акимата, полицейского или инспектора, создавшего дискриминационные условия, а против той группы, которая, по общим представлениям, пользуется плодами коррупции или же элементарно добилась успеха вполне честными путями.

Г.И.: – Что и требовалось доказать: мы имеем дело с социально-экономическими проблемами.

Д.А.: – Помните, первыми в списки казахстанских миллиардеров попадали еврей Машкевич, уйгур Ибрагимов, кореец Ким и узбек Шодиев. Тогда наши "патриоты" из числа олигархов кричали, что "всю экономику захватили оффшоры, бедному казаху тяжело жить". Потом там появились первые казахи – это были зять президента с супругой, но мысль о том, что все отдали "корейцам-уйгурам-узбекам" исподволь осталась. Понятно, почему упомянутые люди достигли успеха, и при ком они его достигли, но, тем не менее, эта мысль экстраполируется на все сферы: от нефти и металлургии до последней точки торговли мясом или наркотиками где-нибудь в ЮКО.

Г.И.: – Я еще в прошлом году прогнозировала, что когда "кормовая база" сузится, а она сужается, число конфликтов будет увеличиваться. Казахи занимали традиционные ниши заработка или бизнеса, и им хватало. Сейчас они все чаще будут поворачиваться к тем сферам, которые занимают представители других этносов. Соответственно, если экономическое положение слабо регулируется сверху, оно будет отрегулировано изнутри, теми или иными способами. Вот почему мне кажется, что "педофильский" скандал инспирирован. И раньше при подобных конфликтах даже представители Ассамблеи народа Казахстана из этнических центров прямо объясняли, что на деле они носят срежиссированный характер. Говорили о растущих аппетитах, в частности, на землю, о том, что "казахов много, они хотят отобрать у нас землю". Мотив был такой: казахи хотят нас выжить с насиженных мест.

Д.А.: – Нечто схожее происходило и в Атырау, других западных областях. Вроде "мы тут сидим без работы, на низкой зарплате, а работают какие-то турки и малазийцы". Хотя это конфликт из другой области – из трудовых отношений, но он имеет общие корни – экономические.

Г.И.: – Когда речь идет о привозных рабочих, которым можно снизить квоту, и отрегулировать рынок труда – еще не так страшно. Но когда так конфликтуют между собой граждане Казахстана, это уже намного серьезней.

Корр.: – Почему, на ваш экспертный взгляд, упомянутые столкновения не происходят по линии самых крупных этносов, то есть между казахами и русскими? Когда русский Челах убил 14 казахов или Кузнецов убил казаха, теоретически мог вспыхнуть аналогичный конфликт. К огромному счастью этого удалось избежать, но столкновения возникают по линии "казахи – более мелкие этносы". С чем связана такая ситуация?

Г.И.: – Потому что изначально было заложено компактное расселение разных этнических групп. Это и в Европе большая проблема, когда в Париже существуют гигантские арабские кварталы.

Корр.: – Но казахи и русские проживают более чем компактно, буквально нос к носу.

Г.И.: – Нет-нет. Русские и казахи рассеяны практически по всей стране, здесь же два или три этноса компактно сосредоточены в одном густонаселенном районе. У меня сегодня куча примеров. Вот недавно произошел конфликт между казахами и дунганами. В их селе два этноса разделяет река, мост, в других местах они не пересекаются – кроме единственного магазина. В этом магазине и случилось столкновение. В том-то и проблема, что в районе общего проживания разные этносы никак не контактируют: не разговаривают, не ходят друг к другу в гости или на свадьбы, не выполняют вместе какую-то работу. А усилий по интеграции между сообществами, тут Данияр совершенно прав, никаких не предпринимается.

Д.А.: – У нас действительно не было крупных казахско-русских конфликтов. Даже события 1986 года, я бы сказал, носили все же не совсем межнациональный характер. Здесь в какой-то мере стабилизирует еще тот факт, что тех и других много. Но представим ситуацию, когда в каком-то районе 95% одного этноса, сам район депрессивный, сфер для бизнеса или заработка очень мало. Тогда понятно, что оставшиеся 5% "другого" этноса будут более консолидированы – они будут держаться друг за друга, чтобы выстоять. Естественно, при большей консолидации, четком распределении обязанностей, внесении общих взносов на "корпоративные" нужды, эффективность сообщества, его доходы будут расти. А этнобольшинство, не консолидируясь, ничем прибыльным не занимаясь, ожидая, когда все принесет и подаст государство, формирует себе образ успешного "врага". А почему этноменьшинство успешней? Ясное дело – потому что они чужие и нас объедают.

Но такие выводы сейчас устанавливаются почти исключительно путем домыслов. В исследованиях вопрос, скажем "как вы относитесь к представителям других национальностей?" формулируется очень аккуратно, чтобы не провоцировать, да и самих исследований единицы. Между тем, налей человеку любой национальности 100 грамм и задай ему этот вопрос, так там такое услышишь, что уши завянут. Все мы знаем, что и как говорится на неформальном, бытовом уровне, какие ярлыки навешиваются. Повторюсь: идеологической борьбы с этими вредными и опасными штампами не ведется, из общественного сознания они не выдавливаются, они консервируются и бродят на пьянках и кухнях, а потом выплескиваются на улицы.

Корр.: – Но даже из домыслов мы можем очертить линии этнических разломов?

Д.А.: – Конечно. Можно отметить, что как и казахско-русских, у нас не было казахско-татарских, казахско-кыргызских, казахско-корейских конфликтов. А были казахско-турецкие, казахско-чеченские, казахско-уйгурские, казахско-узбекские, казахско-дунганские. Тут мы уже видим определенную проблемную зону. При этом в некоторых кругах педалируется тема казахско-славянских столкновений.

Г.И.: – В последнее время педалирование идет в основном не в плане противостояния казахского и славянских этносов, а в плане возможного противостояния стран – Казахстана и России в данном случае. Я хочу подчеркнуть еще вот что: всегда конфликты происходят в сельской местности. Безусловно, когда в город заезжают сельские казахи большими группами, видят тут как "хорошо живут чужие", они озлобляются или пугаются, происходят драки и т.д. Но это частные случаи, они не приводят к взрыву. На селе, в анклавах деление "свой-чужой" работает буквально во всех социальных сферах – и в экономике и в быту. А городской невольной толерантности, когда все тесно связаны и постоянно мирно взаимодействуют в различных областях, не вырабатывается. Поэтому в глубинке всегда четко видно – вот это село беднее, а то побогаче, с мотивацией "они же там все сволочи, дают взятки, их надо избить, сжечь дома и всех выгнать". Разлом налицо: все этнические столкновения происходят на селе, на Юге, в районах тесного соседствования двух этносов. И еще я хочу добавить, что этим доказывается – у нас работают основные мировые концепции, объясняющие причины межэтнических конфликтов, их социально-экономическую обусловленность. В замалчивании нет смысла, оно очень вредно. Нужно разбираться с проблемами, выявлять места компактного проживания, точки конфликтности, точки соприкосновения, буквально до тенге подсчитывать, как и чем живет среднее хозяйство в этническом разрезе. Когда Нуртай Мустафаев проводил исследование в уйгурском районе, он все учел – до каждой сеялки и трактора. И сделал вывод, что вся сельскохозяйственная техника находится в руках уйгуров, тогда как у казахов только личный автотранспорт, поэтому из заработка им остается частный извоз.

Д.А.: – А почему это так?

Г.И.: – Потому что уйгуры вкладывали средства в покупку и в обработку земли. Они закупили землю, в отличие от казахов, которые по старинке пасли скот. И в критический момент казахи оказались со своим мясом и невозможностью его продавать, разве что за копейки. В результате, когда наш общий экономический пирог становится все тоньше, конфликты будут усиливаться.

Д.А.: – И тут мы вплотную подходим к регуляции межэтнического поля, то есть к ее отсутствию. До сих пор были какие-то абстрактные структуры, якобы занимающиеся этнополитикой. И я, безусловно, приветствую наличие Ассамблеи народа Казахстана, но за последние годы ее суть искажается. Не хочется думать, что суть этого органа состоит в том, чтобы танцевать на праздниках в национальных костюмах. Очевидно, что государство пытается вывести этнополитическую линию, но при этом не внедряет никаких инструментов, да и как можно внедрять инструментарий, когда под него нет научной базы? Исследования на национальные темы если и проводятся, то в очень локальных масштабах.

Г.И.: – Они есть, просто мы их не видим. Такие исследования непрозрачны. Например, на сайте АНК есть названия докладов, а ссылки не работают. Мне кажется, нужно было бы предоставить выводы Ассамблеи специалистам и публике.

Д.А.: – Именно. Кроме того, заказанные государством исследования зачастую проводятся под конкретный результат. Я бы еще добавил, что постепенно возникает мнение о вредности отъезда неказахского, в том числе славянского населения и как раз в контексте государственной идеологии, выстраивания этнополитики и регулирования процессов в данной среде. Нам нужно выдвигать на мировую сцену национальных героев, но найти их весьма трудно. Кто это? Боксеры, олигархи, конечно, космонавты. Если мы посмотрим на тот же спорт, то увидим, что в списках чемпионов достаточно мало казахских фамилий, но есть представители массы национальностей. Небольшие этносы, кроме прочего, нашли себя в определенных нишах, куда стремились немногие, заняли их и преуспели.

Корр.: – И государству желательно было бы поощрять подобную тенденцию?

Г.И.: – Одно из редких исследований на тему этносов говорит о том, что представители не крупных диаспор, т.е. не казахи и не русские, как раз и видят себя в конкретных нишах, в том же спорте, например. Так же они чаще представителей крупных групп обращаются в государственные органы. В процентном соотношении уровень обращений выше. Это доказывает, что они выстраивают отношения с государством и внутри государства, что хорошо для социального климата. Я хочу сказать, что изначально было задано правильное направление, по которому, в частности, мы в 1995 году перешли к формулировке в Конституции "Мы – народ Казахстана". Были предоставлены равные права и возможности всем гражданам без разделения на этнические группы. Где произошла развилка, когда модель забронзовела? Почему это произошло? Как-то мы проводили исследование по состоянию военной сферы, и в ходе него прозвучала такая мысль, что под крылом миролюбивой политики Президента произошло по существу расхолаживание, самоуспокоение военного руководства: ведь никто не нападет, откровенных военных угроз нет. Так и в данном случае, президентская политика согласия и единства не была поддержана на должном уровне государственным аппаратом. По-моему, не было осмыслено, что работа в межэтнической сфере должна быть постоянной и при этом глубоко проработанной на научной основе. Замена живых инструментов на лозунги, пропагандистские штампы сыграла с нами злую шутку. И хотя, из года в год наши социологические опросы показывают в целом положительные отношения между этносами, все-таки есть изменения. Опасность представляет, на мой взгляд, нарастание дистанции, разделяющей граждан одной страны. Это уже не "брак", условно говоря, а "сожительство".

Д.А.: – Я бы добавил, что в 1995 году, когда убрали раздражающий пункт из Конституции, в правительстве было много представителей небольших этносов, а так же русских. Сегодня в правительстве ни одного не казаха мы не видим, среди акимов остался только Кулагин и отдельные акимы районов. На уровне принятия больших решений остался Рогов – председатель Конституционного суда, которого видят два раза в год, когда он выступает в парламенте. Прямо как в известном фильме "Гардемарины, вперед!" Ягужинская сказала персонажу Боярского: "Это последний русский".

Г.И.: – При этом все наши власть имущие говорят по-русски и в целом дружат с Россией. Уверена, что если бы их социально-экономическая политика была успешной, то национальная принадлежность не имела бы совершенно никакого значения. Какая разница, кто управляет, если управляет эффективно? Хорошо работают больницы, минимум коррупции, нормальные дороги – и народ доволен. Когда управление "не тянет", начинается поиск виноватых.

Д.А.: – Все-таки механизм представительства во власти этносов очень важен, причем на всех уровнях. Понятно, что процентомания приобрела негативный имидж, но раньше подсчитывали, какова численность того или иного этноса в том или ином регионе, и состав райсовета или райкома партии более-менее соответствовал нацсоставу населения. Так было и на уровне республики. Сегодня этот принцип забыт, а многим малым и не очень этносам для спокойной жизни хотелось бы видеть людей, представляющих их интересы в парламенте, в маслихате, в акимате. С такой точки зрения введение квоты для депутатов от АНК было хорошим шагом, хотя и не слишком демократичным, но беда в том, что парламент не считается особенно влиятельным органом. Всем ясно, что акиматы, администрация президента или министерства институты куда более значимые. А в высших органах управления произошла казахизация, что парадоксальным образом не сказывается на языке общения властных структур. На уровне символов, тем не менее, это демонстрирует процесс становления этнократии, что, соответственно, увеличивает негативные ожидания в этнических группах и усиливает набивший оскомину штамп, согласно которому все надежды связываются только с действующим президентом. Смена власти вызывает откровенные опасения. Высказываются мнения о том, что все возможные претенденты на высший пост – махровые националисты, и при них случится секир-башка.

Г.И.: – Раз упомянули языковой фактор, то я бы отметила, что он раздражающе влияет только на казахско-русские отношения или на самочувствие русских в Казахстане. Другие этнические группы данный аспект волнует в очень малой степени. Однажды со мной откровенно заговорил представитель уйгурской диаспоры, видимо, приняв меня за скрывающуюся соплеменницу. Он сказал: "Мы выучим казахский. Да мы его и так знаем. Мы наших девушек отдадим за казахов. Главное – чтобы потом у нас было государство Уйгурстан". Вот такие встречаются особенности. Есть еще и потребность в новых учебниках на том же уйгурском или узбекском языках – при всей замечательности национальной политики в Казахстане, в нацшколах дети учатся по учебникам 1950–60 годов. Им нужны, кроме того, свои СМИ, такой запрос имеется. Малые этносы хотят развиваться внутри Казахстана, и они видят, что на уровне принятия решений от них ничего не зависит. И это тоже уже не "базарные" разборки, а основные этнокультурные маркеры. Раз законом им дали право учиться на родном языке, они хотят учиться качественно. Признавая прогресс в национальных отношениях (по сравнению с Конституцией, существовавшей до 1995 года), мы должны понимать, что каждый этнос имеет свои специфические идентификационные, культурные особенности, занимает экономические ниши. Помимо взаимодействия между этносами, что всегда волнует власть и общественность, внутри самих этносов идут процессы, которые сильно влияют на поведение конкретных индивидуумов. Иногда они обусловлены извне. Условно говоря, меняется Россия – меняются и русские в Казахстане, что-то происходит в Узбекистане – и это влияет на местных узбеков. Все перечисленное должно стать, повторюсь, предметом пристального изучения, нельзя ограничиваться дежурными вопросами, вроде: "как вы оцениваете отношения в своем городе или селе?"

Корр.: – Иначе картина искажается?

Г.И.: – Иначе получается, что по опросам почти 70% считают межэтнические отношения в Казахстане благополучными, спокойными, а потом кого-то порезали и сожгли дома.

Д.А.: – Да, и после погрома начинают принимать меры задним числом. Карательные меры. И еще помните, после Жанаозена начали носиться с моногородами? В итоге два года побегали и благополучно забыли про программы и проекты. И такая ситуация по многим направлениям. Регулирование миграции "как бы" есть, но определенной концепции и работающей программы нет. И прежде основная забота органов по работе с мигрантами заключалась в паспортизации оралманов – не в расселении, не в адаптации, просто в завозе. Не изучаются проблемы легальной, нелегальной, внешней и внутренней миграции, не изучается процесс формирования городских гетто и таких анклавов, как мы говорили выше. То есть, какая-то активность возникает лишь тогда, когда "бабахнет". Сейчас произошли конфликты в ЮКО, Жамбылской, Алматинской областях – все опять забегали, потом опять забудут. Нет полноценных открытых исследований, нет научного центра, занимающегося этнической тематикой. А те ответственные за этнополитику учреждения, которые есть, заняты той самой "картиночной" дружбой народов, у нас выдаваемой за идеологию. Пару раз год потанцевали в национальных костюмах – вот как в Казахстане хорошо.

Между тем, даже понятие "русский язык – язык межнационального общения" так старо, что впервые попалось в программе КПСС 1961 года. И понятие спокойно перекочевало в нашу конституцию. Это не значит, что оно неправильно, а значит, прежде всего, то, что мы не имеем свежей и предметной этнополитической линии, ее инструментария. Кроме того, давайте не будем забывать, что вдобавок к межэтническим проблемам, существуют и проблемы внутри казахского этноса. Есть трения внутри казахских родов и между родами, причем механизм их возникновения зачастую очень похож на подоплеку конфликтов среди народов, населяющих РК. Работу нужно начинать буквально со школьных программ – не забивать их лозунгами, а конкретизировать вопросы. Нужно для начала вообще понять, что происходит в районах и областях в плане этнических связей и разломов. При этом нельзя закрывать глаза на то, что у определенных этнических групп есть конфликтный потенциал. Необходимо отслеживать и формирование анклавов. Так, две-три семьи условно "других" на 150 семей моно-этноса, не представляют проблемы, но по мере увеличения численности, обусловленного, как правило, теми экономическими факторами, о которых мы говорили выше, начинают создаваться сегменты, даже касты привилегированных. И это неизбежно вызывает нарастание напряженности в том или ином районе. Сегодня такие вопросы не решаются. Поэтому я согласен с Гульмирой – чем хуже будет становиться социально-экономическая ситуация, а она ухудшится неизбежно, тем с большим числом взрывов на этнической почве мы столкнемся.

Материал был опубликован на сайте nomad.su 15.08.2016г. http://www.nomad.su/?a=10-201608150038